Форум » Раммфики » [fic] 15 » Ответить
[fic] 15
Kariir: Название: 15 Пейринг: Шнайдер/брат Шнайдера. Рейтинг: NC-17. Предупреждение: инцест, насилие, ненормативная лексика. Вне претензий на реализм, изящество стиля, сверхъестественную оригинальность, душещипательность и прочие признаки эпохального произведения. Просто убитое ночью время, которое убьете и вы, если станете это читать. Вы предупреждены. Переводы приведены для неискушенных. Не сомневаюсь, что большинство из вас и так все понимают. _______________________ — Кристоф! Ненавижу этот голос. — Кристоф!!! Ненавижу даже свое имя, когда его произносит этот голос. — КРИСТОФ, мать твою! Хватаю куртку и, перепрыгивая через три ступеньки, мчусь вниз. Вот он. Урод. Сидит, развалившись, на диване и смотрит телек. Как мне хочется подойти и врезать ему чем-нибудь тяжелым. Он меня бесит. Нет, не бесит. Это слишком мягкое слово для того, чтобы описать то, что я к нему испытываю. Я его ненавижу. Просто и емко. Я не знаток заковыристых слов. — Если ты, придурок, еще однажды заставишь меня лишний раз надрывать глотку, твою рожу уже ни один пластический хирург не поправит, понял? Мямлю сквозь зубы: — Понял… — Не слышу. Уже громче: — Понял. — Эх, вот не даешь ты мне ни дня отдыха. Все надо тебя учить, учить…— Он делает вид, что встает. Я мгновенно сжимаюсь в комок. Сердце бешено стучит. Мысли сорвались в дикий галоп. Опять. Черт возьми, опять! Ну я же сказал, я же ему ответил, может, получилось и очень тихо, но… Он ржет и опять валится на диван. Ему достаточно одного моего вида. Даже бить не стал, ублюдок. Теперь я жалею об этом. Когда говорит боль, мысли молчат. Хреново становится уже потом, когда она затихает, тогда появляется редкая (хотя слово редкая неприменимо в моем случае) возможность вслушиваться в ритм боли и мыслей. Боль. Мысль. Боль. Мысль. Боль. И так пока не провалишься в бредовый сон. Или не сойдешь с ума. Пока что мне всегда удавалось уснуть. — Придется тебе исполнить одной мое желание…— Он мечтательно закатывает глаза. Нет. Только не это. Не это. Что угодно, только не это. Пожалуйста… Я затравленно смотрю на него. Он опять хохочет: — Уф… Крисси, да ты у нас прям юморист какой-то! Ни слова не сказав, уже два раза меня рассмешил! Хе…— Он сегодня на редкость веселый. К чему бы это?— Бери бабло и дуй за пивом. И чтоб был через полчаса. Засекаю время. Если опоздаешь хоть на минуту…— Хрустит суставами.— Ну… Ты знаешь. Хватаю деньги и через секунду дома мной даже не пахнет. Тварь. Мерзкая, склизкая, вонючая крыса. О, как же я тебя ненавижу, братец! Как же я хочу проснуться однажды, проснуться сам, по собственной воле, а не из-за твои вечных воплей и тумаков, спуститься вниз и увидеть, что тебя там нет. Просто нет. Странно. Когда-то, я хорошо это помню, я хотел мести. Хотел, чтобы ты испытал боль, страх и унижение, которое день за днем испытывал я. Все одним разом, одним махом, умноженное на нервозность ожидания следующей выходки. Теперь нет. Наверное, даже от жажды мести можно устать. Это как во время драки: сначала ты отбиваешься, потом перестаешь, только изо всех сил напрягаешь мышцы в попытке избежать повреждений, а потом и это проходит, тобой овладевает странное равнодушие и расслабление, и тебя метелят до упаду. Но тебе уже все равно. Боль, страх и злость исчезают. Все, что мог, ты уже испытал. Мысли, воспоминания… Так, значит, сегодня говорят мысли. Хрень. Не люблю такие дни. Лучше, когда голова пуста. Только такое бывает редко. Надо думать о чем-то хорошем. Хм… Хм… Хорошем, хорошем… Что же у меня в жизни есть хорошего? Так, посмотрим. Школа. Не-а. Лажа полная. Успеваемость ни к черту. Можно сказать даже не успеваемость, а недоганяемость. Хе… Смешное словечко. Надо запомнить. Опять вспомнились слова учительницы, которые та надсадно вопила в трубку: “Вашему сыну нужно больше читать! Разве вы этого не понимаете? Его сочинения просто ужасны!” А мать виновато бубнила в ответ: “Да… Да…” Конечно, мама. Что еще ты могла сказать? Ты могла только соглашаться. У нас в восточном Берлине это принято. Все со всем соглашаются. Несогласных и воздержавшихся нет. Говорить о собственных проблемах бесполезно. В конце концов, у всех они есть. Только вот все разные: у кого-то проблема – слишком маленькая взлетная площадка для вертолета, у кого-то - скудный ужин. Пнув ногой железку на асфальте, я представил возможный ответ матери: “Понимаете, фрау, мужа у меня нет, зато есть дети. Целых семеро. Я работаю где только удается, они тоже, кому позволяет возраст. Правда официально только старший, который и приносит львиную долю денег в дом. Младшие тоже помогают, но проку от них мало. Сейчас очень трудно с деньгами, а безработица косит даже здоровых взрослых, кто ж возьмет в такое-то время на работу подростка? Мои дочери видят новые платья только в витринах магазинов, да еще и когда нам их приносят на перешивку. Может где-то что-то убрать, подшить, расточить, ну мало ли… А еще и все эти школьные принадлежности, тетрадки, ручки, еда… Это страшное слово – еда. Сколько денег тратится на то, чтобы каждый день накормить восемь человек! Для обычного человека, наверное, выражение накормить семью не является таким кошмарным, как для нас. Особенно, если кормит ее, по сути, один человек. И получает весьма не жирно. Потому-то он и стал таким нервным, раздражительным… Устает. Все на нем.” Кулаки машинально сжались так, что побелели костяшки. Нервный… Раздражительный… Ему в семье одному позволено быть нервным. Ему вообще много чего позволено, что не позволено нам. Ну еще бы! Ведь он кормилец! Сволочь… Снова вспомнилось, как он пьяный орал: “Ты думала, что ты замужем за миллионером, что нарожала этих ублюдков? Вот плюну на все, уйду и вы все сдохнете тут!” Мама утирала слезы, а мы с Констанц уводили сестер. Он тогда долго орал, рассказывая какие ужасы нас ждут без него… А я все равно хочу, чтоб он исчез! Это моя маленькая надежда. Глупая, детская надежда. Потому, что я прекрасно понимаю, что он прав. Что нам без него никак. Потому я его и терплю. Щеки опять предательски вспыхнули, не смотря на прохладный осенний ветерок, прошивающий хлипкую куртку. Все опять всплыло в памяти, так же четко, словно происходило вчера. — Я, кажется, сказал тебе дома быть в десять?— Я подпрыгнул от неожиданности. Медленно закрыл дверцу холодильника. Он стоял так близко, что можно было почувствовать исходивший от него запах алкоголя. Мы вместе посмотрели на настенные часы на кухне. Без 15 минут десять. Я посмотрел на него: — Но ведь еще нет десяти… Он скривился: — Эти часы запаздывают. — Правда?— Я нахмурился. Он ударил меня по лицу так резко и так сильно, что я тряпичной куклой шмякнулся о стену и сполз на пол. — Хочешь поспорить? Его голос звучал как-то отдаленно, все кружилось перед глазами. Я помотал головой. Хорошо, это одновременно и отрицание, и возможность унять шум в ушах. — Ну и где же ты таскался? Мне показалось, что у меня выбит зуб. Я пошевелил языком. Хм, нет, это просто кровь с раскушенной щеки и с десен. Хорошо. Черт, когда-то он все-таки выбьет мне зубы. Гребаный козел. Так, теперь важно его не бесить. Знать бы чего ему хочется сейчас: четких ответов или молчания и повиновения? Шансы – пятьдесят на пятьдесят. — Я был на репетиции. Не успел я вытереть кровь с губы, как он ударил меня ногой в живот. Черт, не угадал. Везет, как утопленнику. Я согнулся пополам, судорожно втягивая воздух. — Что-то ты стал задерживаться на репетициях. Завел подружку?— Он расхохотался. Тихо, спокойно, без резких движений. Воздух тоненькой струйкой в легкие, выдох, уже легче. Еще раз. Еще. Колени к подбородку, если эта тварь надумает ударить еще раз. Молчу, молчу. Я знаю эту игру. Выговорись, урод, тебе полегчает. А потом полегчает и всем нам. — Хочешь стать знаменитым музыкантом и выбраться из всего этого дерьма, не так ли? Или ты певец? А? Кто ты там у них?— Он пошевелил меня ногой. Я знаю, чего я хочу. — Я хочу, чтоб ты никогда ко мне не прикасался…— Как глупо. Зачем я это делаю? Правила игры нельзя нарушать. Он удивлен. Даже отошел подальше, чтобы окинуть меня презрительным взглядом. Осклабился. — Вот так? А что так вдруг? Что в твоей гребаной жизни так изменилось?— Он присел на корточки, подперев подбородок рукой, и сочувственно поджал губы. Я не смотрю на него, просто вытираю кровь. Опять испачкал всю одежду. Во мне появляется самоубийственная смелость: — Ничего не изменилось,— он хмыкнул.— Но изменится. Он хохочет. Дико и безудержно. Словно полоумный. Странно, я думал, ударит. Он замолкает и в его глазах появляются страшные огоньки. Хватает меня за лодыжку и тянет к себе. —Точно, Крисси. Ты угадал. Сейчас кое-что изменится…— Он меня пугает, я пытаюсь сопротивляться, но у меня слишком мало сил, чтобы составить ему конкуренцию, особенно сейчас.— Сейчас в сказке твоей жизни появится новая глава. Я брыкаюсь как могу, но от этого его страшная улыбка становится еще шире. Да. Это игра. Еще одна новая игра. Я нарушил правила, теперь ты их нарушаешь. Все закономерно. —Не надо… Руки срывают с треском куртку. —Не надо! Нет! Прекрати!— Футболка просто разрывается пополам. Я судорожно хватаюсь руками за свой ремень.— Отпусти! Я буду кричать!— угрожаю я. —Будешь, будешь…— Он скручивает мои запястья одной рукой, другой расстегивает потертый ремень и стаскивает старые джинсы до колен. —Мама!— ору что есть мочи я.— МАМА! —Мама, мама…— кривляется он.— Нет, малыш, твоей мамочки. Никого нет. Все ушли к тете Эстер. Мультики смотрят. По видику,— меланхолично рассказывает он, расстегивая свой ремень.— Будут аж завтра. Та стареющая шлюха решила устроить день благотворительности для бедных семей. За что мне все это? За что? Я должен быть виноват в чем-то, должен, ведь не может быть все просто так! А почему нет? Может. —Не надо… Прошу тебя… Не надо… Пожалуйста… Стефан…— Господи, я даже назвал его по имени! Я готов назвать его так хоть тысячу раз, лишь бы он…— А! Нет!— Он перевернул меня ничком, придавив к грязному полу тяжестью своего тела. —Да, вот так, так, повторяй мое имя… Можешь даже прокричать его. Меня это очень заводит. Можешь еще раз мамочку позвать. А вдруг она услышит?— Мне страшно. Мне еще никогда не было так страшно. И больно. И обидно. Я чувствую, как его член касается моего бедра. И вижу, как на пол капают прозрачные капли, перемешиваясь с красными. Что это? Неужели я плачу? —А! Помогите…! Мама…! Не надо...! Отпусти меня...! Я ненавижу тебя! Ублюдок! Прекрати! Он хватает меня за волосы, запрокидывая голову назад, и мир внезапно разрывается на части. Боже, как больно! Словно там у меня только одна кровоточащая рана. Судя по внезапным резким скользящим движениям и по тому, как что-то горячее и липкое течет по моему бедру – так оно и есть. Неужели я еще не умер? —А ты хорош, Кристоф. Очень хорош…— Он довольно рычит, потому что я не могу заглушить свои стоны.— Тебе нравится? Скажи мне! Нет! Я ненавижу тебя! Я убью тебя! Мне хочется это сказать, но я не могу. Все внутри сжалось в комок и умирает. Я умираю сейчас, разве ты не видишь? Нет, конечно, видит. И это доставляет ему удовольствие. Большее, чем сам секс. И чтобы получать его в полной мере, он убыстряет темп, со шлепками входя в меня раз за разом. Как страшно. Как стыдно. Я, словно за соломинку, хватаюсь за брошенную рядом куртку, в то время как моя щека скользит по грязному смоченному кровью и слезами полу. Я ничего не вижу, кроме побелевших костяшек моей левой руки, с нечеловеческим остервенением сжимающей поблеклый джинс прямо у меня перед лицом. Все стало красным. Цвета крови. Кровь на полу. На руках. На лице. На куртке. На бедрах. Во мне. Неужели во мне столько крови? Он не останавливается. Время от времени он хватает меня за волосы, чтобы услышать мой хрип, а когда отпускает, я ударяюсь скулой о пол. Я уже не сопротивляюсь. У меня нет сил. Все, что существует сейчас в моей части вселенной – это куртка да расплывающаяся стена со старым календарем, окрашенные в багряные тона. Его толчки стали яростней, быстрее и глубже. Вдруг он зарычал и, еще несколько раз дернувшись, повалился на меня так, что воздух со звуком вылетел из моих легких. Внутри разлилось что-то горячее. Что-то, как ядовитая змея, ползло во мне. Было больно, стыдно, мокро. Он встал, застегнув штаны. Я видел носки его кроссовок прямо у меня перед глазами, и знал, что он рассматривает меня. Мое тело чувствовало, как перемещается его взгляд. Вниз по спине, на которой сморщилась задравшаяся блеклая футболка, по ягодицам, по бедрам, перепачканным кровью, а потом обратно, вверх. Сейчас его взгляд ранил меня больше, чем его тело. Грязный, ржавый раскаленный нож, полосующий мою плоть. Я знал, что он делает – оставляет “фото на память”. Это не сиюминутное проходящее удовольствие, это картинка, которую в любой момент можно достать из памяти и упиваться ею. Мне было досадно, что я ничем не могу воспрепятствовать ему получить ее. Еще одна вещь, которую я сегодня потерял. — Кристоф, у тебя в этом деле большое будущее.— Просто чтобы оскорбить меня. Не старайся, мне уже все равно.— И убери тут все. Дико-идиотская мысль вспыхнула в меня в мозгу, прежде чем я провалился в черную пропасть. Зачем он порвал футболку? И я убрал. Я со злостью посмотрел на свои руки и спрятал их в карманы. Да, я выполняю все, что он хочет. В конце концов, я – просто кукла с ограниченной свободой. Даже могу сопротивляться. Что за интерес возиться с игрушкой, если она полностью предсказуема? Все мы куклы. Все мы делаем что-то, чтобы получить нечто взамен. Только это “что-то” достается каждому разной ценой, да и полученное “нечто” не всегда этой цене соответствует. Я помню, как сидел в ванной тогда, отрешенно вертя слегка заржавевшую бритву в руках. Провести по запястью, вот здесь, лучше всего несколько раз, чтоб наверняка. А потом лежать в остывающей воде и ждать. Нужно только ждать, ведь никто мне не помешает, никто не откроет потрескавшуюся скособоченную дверь. И все уйдет. Не будет больше никаких проблем: боли, страха, трусости, позора, нищеты… Стефана. Черт возьми, я ведь никогда у него не выигрывал! Вся моя жизнь – сплошное поражение. Я представил, что бы сказал Стефан, узнав, что я мертв: “Одним ртом меньше.” А вот сестренки бы расстроились, не говоря уж о матери. Черт, выходит от моего трусливого бегства от проблем выигрыша никому, кроме Стефана? Меня передернуло. Ну нет уж. Моя жизнь как раз победа, а не поражение. Это мой протест. Да, прав был человек, сказавший, что жизнь – дерьмо. Но свести с ней счеты – это не для меня. Я понял это ясно и отчетливо в той захламленной ванной с отколовшимся кафелем, сидя в порозовевшей от собственной крови воде. Вдруг кто-то резко схватил меня за руку: — А, Шнайдер! Я грубо дернул локтем, освобождаясь. Пауль. — Ты где так зашился? Уж неделя, как тобой и не пахнет. — Дела,— недовольно буркнул я. Он задорно поддел ногой пакетик и несколько раз подбросил его. Я уныло наблюдал за этим. — А-а-а, дела… Уверен на сто процентов, что в том, что ты так занят, виновен и твой придурочный братец, да? Я разозлился. Это звучало так, словно… Конечно, Пауль вовсе не это имел в виду, но мои недавние воспоминания заставили отреагировать весьма резко: — Слуш, чего тебе надо, а? Если что надо – говори, если нет – вали. Мне некогда трепаться. Пауль удивленно отшатнулся: — Мамочки, какие мы страшные… У тебя прогресс налицо. Девочка двух лет от роду точно бы зашлась ревом. Чертов Пауль. Я, вздернув голову, зашагал быстрее, чтобы оторваться от него. — Ладно, не дуйся,— нагнал он меня.— Я пошутил. Шутник, блин. Мне не нравилась его постоянная легкомысленность и насмешливость. К тому же, Пауль обладал редким свойством моментально обнаруживать самые болезненные места человека и наносить удар своей очередной колкостью. Это происходило у него едва ли не подсознательно. Он просто несколько секунд смотрел на человека и его язык выдавал нечто, что заставляло жертву просто сатанеть. Очень раздражающее меня свойство. В принципе, я бы относился к нему по-другому, если бы не их стычки с моим братом. Когда эти двое встречались, то плевались ядом до упаду, после чего раздраженный Стефан вымещал зло на мне, но уж никак не на Пауле. Это меня бесило: Пауль тешился вовсю, а влетало мне. Видимо, потому я его недолюбливал. К тому же, почему-то мне все время казалось, что человек, нарвавшийся на колючий язык Пауля, обязательно потом вымещает свою злость на ком-то. Этого я не мог одобрить. — Ты когда на репетицию придешь? Хреново репетировать без барабанщика, скажу я тебе… — Как только, так сразу,— огрызнулся я. Черт, конечно, мне хотелось поиграть. Но я не в том положении, чтобы что-то обещать. — Ты знаешь, как только выкрою время – сразу за барабаны,— смягчился я.—Сам жду не дождусь… — Хорошо,— захохотал он.— А то я уже думал обидеться за подобное хлебосольство и не сказать, что тебя Дис искал. Ладно, свидимся!— махнул он рукой и понесся куда-то. Дис. Мой друг. Наверное, мой самый лучший друг. —Что за имя у тебя такое странное – Дис?— спросил я, перегибаясь через перила у реки и рассматривая причудливый узор на воде. Он выковырял сигарету из пачки и закурил: — Сокращенное от Денис. Первая плюс две последних буквы. — Хм… Русское какое-то имя…— удивился я. — И это не удивительно – ведь я русский. Я чуть не свалился за перила: — Чего?! — Что чего? — Ты русский?— Я не был бы так удивлен, даже если бы он мне поведал, что прилетел с другой планеты. Сам не знаю, почему это вызвало такой шок. — Да,— спокойно сказал он. — Ты гонишь…— не верил я. — Почему? — Ну… Не знаю…— я пожал плечами.— Просто ты не похож на русского. — Вот как? Почему?— настаивал он. — Ну… Слишком ты хорошо говоришь по-немецки. — Да, есть такой грех,— смиренно произнес он. — Не могу в это поверить. Бред…— я отрицательно повертел головой, словно отмахиваясь от навязчивой идеи. — А что? Есть какие-то проблемы?— он повернулся, внимательно наблюдая за мной. — М-м-м… Да нет. Просто я думаю, что ты гонишь. — Почему? — Почему да почему! Потому! Видишься тут с человеком, общаешься, а потом узнаешь, что он русский!— выпалил я. Он скривился. — Да, жизнь прожита зря. — Млин, да я не о том… Я имею в виду не русский, а вообще… Иностранец, вот. Но ты бы обмолвился когда-нибудь об этом… Сказал что-то. А то дико это. И вообще… Ты говоришь, как обычно, как все. Даж подумать нельзя, что ты не отсюда… — Ну я еще дома учил немецкий. И живу тут уже больше восьми лет… Да и непосредственное общение помогает,— хохотнул он. Я бросил на него недовольный взгляд. Знаю, знаю. Мой язык далек от литературного. Но я писателем ставиться не собираюсь. — Да. Век живи – век учись. Мы помолчали. Мне было неловко за мою реакцию. Не хотелось, чтоб он подумал, что я нацист какой-то и все такое, потому я сменил тему: — Но почему Дис? Ведь обычно оставляют первые буквы слова… — Просто меня коробит от Ден… Звучит как Дэнис!— он произнес имя на американский манер, с ударением на первом слоге. Он выглядел забавно – с гордо вздернутым подбородком и пафосным лицом. Я прыснул со смеху и его маска разбилась, он весело захохотал. — Не любишь американцев? — Не-а. — Почему?— я перенял его манеру доставать выяснением причин. — Тебе ответить пристойно или честно?— он приподнял брови. — Забей,— отмахнулся я. Мы опять замолчали, праздно наблюдая за бликами на воде.
Ответов - 28, стр:
1 2 All
Kariir: — К тому же,— заговорил он опять, возвращаясь к старой теме,— Дис – это приставка, наделяющая слово значением отсутствия или противоположности. — Чего? — Ну, например, дисбаланс, дисгармония… — Не въезжаю. — Объясняю для новорожденных: берешь слово “гармония”, надеюсь, смысл слова понятен? Согласованность сочетания чего-либо. Добавляем приставку “дис”, получаем слово “дисгармония” – отсутствие согласованности, нарушение гармонии. Смекаешь? — Прямо как на уроке… — А еще говорят, некоторые называют сатану Дисом… Даже Данте об этом упоминал… Ну об этом я уже после узнал. После того, как меня начали так называть. Так что никакого плагиата,— предупредил он. — Ни хрена себе… Выходит, это крутая кличка. Мать тебя тоже так называет?— усмехнулся я. — Мать меня уже никак не называет. Она умерла.— Он выбросил окурок в воду. — О…— Я представил, как было бы ужасно, если бы я лишился матери.— Так ты один? — Что значит один? У меня есть отец,— огрызнулся он. Я заткнулся и мысленно дал себе пинка. Конечно, у людей кроме матерей есть еще и отцы. Да-да. Невероятно, но факт! Черт, я уже несколько раз выставил себя полным дураком. Ну и денек… — А я бы взял себе кличку Дум…— внезапно сказал я. — Дум?— Это его очень развеселило. Он насмешливо прищурился.— Это типа идиот*? — Нет,— нахмурился я,— это типа гибель**. Или судьба, рок. Или обреченность. — А-а-а… А я думал типа идиот…— он обнажил свои безупречные зубы в хищной улыбке. — Нет, не типа идиот,— зашипел я.— К тому же это похоже на звук барабана. Он внезапно переслал хохотать. — Да, это точно. Что ж… Должен признать, это прозвище тебе подходит. С какой стороны не посмотри…— опять съязвил он. — Заткнись. Мне нравилось так проводить время. Не надо никуда бежать, не надо ничего делать. Можно просто стоять, опираясь на перила набережной и неспешно переругиваться, подставляя лицо последним теплым лучикам осеннего солнца. — Ну зато хорошо, что ты не взял себе кличку Троммель*** или Драм ****. А то б это уже свидетельствовало о полной атрофии фантазии. Странно, мы с Дисом весьма разные и, тем не менее, у нас не возникает никакого непонимания. Он старше, сильнее, богаче меня. У меня порой возникает ощущение, что, по сравнению с ним, я – просто идиот. “Да ладно тебе, Шнайдер,— говорит он.— Я ведь предоставлен самому себе. Ничего не делаю, весь день бью баклуши. Выть от скуки хочется! Но так как выть мне нельзя, это могут неадекватно расценить ненадлежащие личности, то я читаю. Легко быть начитанным и красноречивым, если единственная проблема у тебя в жизни – надлежащим образом выглядеть на приеме у твоего высокопоставленного отца. Я должен быть вежлив, сдержан, корректен, уметь поддержать любой разговор и не упасть в грязь лицом. Это очень просто. Но, увы, этому надо долго учиться,— хохотнул он.— Когда-нибудь я стану таким же, как и мой отец: взыскательным, аккуратным, индифферентным, лаконичным, сконцентрированным только на своей работе, вечно отсутствующим дома влиятельным военным. И так же буду собирать на приемах важных незнакомых людей, говорящих пустые слова. А пока подай мне пиво и избавься от комплекса неполноценности.” Кстати о пиве. Вот и магазин. Я купил пиво и направился к дому, рассматривая серое осеннее небо. Черт, надо ведь еще сочинение написать на тему осени! Вот лажа… Как всегда училка начнет придираться: “Почему так сухо, Кристоф? Ты же не план на день составляешь, а рассказ пишешь. Надо больше использовать…” В этот момент упрекающая меня дама замолкла, так как я забыл нужное слово. Черт! Как же его…? Вот Дис никогда слова не забывает. К тому же, он умеет выражаться так, как надо. Заумно и вычурно. Ну еще бы! Он много читает. А я не люблю читать. Да и некогда мне. Почему бы этому засранцу не написать мне сочинение? Я усмехнулся. Потому что этот засранец напишет такое сочинение, которое фрау Флидер у меня никогда не примет. Слишком разительным будет отличие от моего прежнего стиля. Почему бы им не предложить тему музыки? Тут уж я хоть знал бы, что сказать, а осень для меня – просто осень. Время, когда листья морщатся от холода и небо, глядя на подобное безобразие, часто плачет дождями. Вот и все. А музыка – это да… И мои барабаны – ее центр. Они – скелет, остов песни, на которые цепляются причудливые детальки гитары, синта и голоса. Барабанный скелет должен быть прост, размерен, точен. Основополагающ. Ничего лишнего. — Ненавижу эти гребаные барабаны!— заорал Стефан, в очередной раз сбившись с ритма. Он на секунду замер, желваки напряглись, кулаки сжались. Всего на секунду, а в следующий момент стал громить несчастную установку, разбрасывая и ломая детали. Я замер, вжавшись в шероховатую стену. Наконец, он остановился, тяжело дыша, все еще сжимая барабанные палочки в руке. Установка представляла собой плачевное зрелище, похожая на изувеченное животное, которое срамно и беззащитно светило ребрами. Во мне появилась дикая смелость: — Можно я теперь возьму их себе? Он посмотрел на меня исподлобья тяжелым взглядом, потом окунул исковерканную установку. Я сглотнул от напряжения. В конце концов, попытка – не пытка. — Да пожалуйста!— внезапно согласился он, ломая палочки об колено и вкладывая мне в руку.— Все равно на них невозможно научиться играть. Возможно, Стефан. И я это докажу. Назло тебе. Я выиграю там, где потерпел поражение ты. Да, мое увлечение барабанами началось просто от желания досадить брату, но я действительно увлекся. Увлекся настолько, что репетиции стали занимать львиную долю моего свободного времени. Наверное, это – единственная вещь, интересовавшая меня на данном отрезке жизни. Вот и дом. Все по привычке напряглось во мне. Опять появилось малодушное желание не войти в эту дверь. Перебраться куда-нибудь из этого огромного ужасного города, пусть и пришлось бы жить на помойке и голодать. Но без него. А как же мать? Сестры? Что будет с ними? Нет, не могу. Затихающий внутренний голос опять напомнил: Непомерная ответственность, если учесть мою значительность. Не важно. Спокойно, это всего лишь еще один день моей жизни. Он повернулся, услышав скрип двери, и посмотрел на часы. Зачем такая театральность, брат? Если ты захочешь меня избить, ты сделаешь это независимо от того, опоздал я или нет. — Кристоф, за мной!— скомандовал он. Я нерешительно остановился. Это было мне знакомо. Нет, не команда, а интонация, с которой она была произнесена. Пробежавший по спине холодок ясно говорил о том, что меня зовут не убираться в комнате. Господи, неужели опять? Он вошел в комнату и по привычке развалился на древнем диване, откупоривая пиво. Я остановился в дверях с надеждой услышать что-то о предстоящих мне делах по дому, побегу по магазинам или вообще о чем-либо, что было бы максимально отдалено от предстоящего мне занятия. Но моим надеждам не суждено было сбыться. Интуиция меня не обманула. Он окинул меня сузившимися глазами и произнес: — Дверь. Сердце опять исступленно заколотилось. Мне даже показалось, что я чувствую боль в ребрах от его неистовых ударов. Я обреченно повернул ключ в замке. И застыл. Какая-то невидимая рука пригвоздила меня к месту. Я знал, что мне не следует его злить, лучше исполнить все, что он хочет. Так происходит всегда. Все равно мои попытки сопротивляться ни к чему не приводят, разве что увеличивают количество кровоподтеков и ссадин на теле. Но я не мог. Просто не мог пошевелиться. — Ну же, Кристоф, не стой там. Что застопорился? Смелее… Смелее…— он сполз на диване, откинув голову на спинку, и пошевелил ногой из стороны в сторону. Так знакомо. И предсказуемо. Как и то, что следует после.— Поезд не будет ждать вечно. Я стоял. Позвоночник словно превратился в стальной прут, мышцы свело от напряжения. Мне многого стоило не повиноваться ему. — Давай, братец, иди сюда. Не разыгрывай смятение девственницы. Тебе ведь это не впервой…— он расхохотался. Я почувствовал, что мои щеки краснеют. От злости и от стыда. Кулаки сжались. Он с кривой ухмылочкой наблюдал за мной. Еще бы! Он чувствует себя хозяином положения. Его это забавляет. Он прекрасно понимает, что мои кулаки не могут ощутимо ему повредить. Я тоже. — Нет. — Что-что? Я не расслышал…— он даже подался вперед, давя в себе смех. — Я не буду этого делать,— заявил я. Он прыснул со смеху. — Та-а-ак… Значит, бунт на корабле? Кажется, мы это уже проходили, нет? Я тебе напомню, что обычно происходит после подобных деклараций – ты валяешься несколько минут на полу, давясь кровью и соплями, а потом все равно принимаешься за дело. Или ты желаешь украсить свою молодость беззубым ртом и сломанным носом? Могу помочь. — НЕТ,— безапелляционно произнес я. Кажется, впервые с того момента, как это произошло впервые, он почувствовал, что сила не позволит взять ему верх. Это его удивило. Я видел изумление в его расширенных от возбуждения зрачках. Он понял, что в этот раз что-то изменилось. Он мог, без сомнения, меня сломать, но не мог согнуть. Я сам не знал, что со мной такое и откуда во мне появилось это забытое желание сопротивляться ему. С минуту мы жгли друг друга взглядом. Потом он моргнул и отвел глаза. Я ошарашено вытаращил глаза. Этого просто не могло быть. Он вздохнул: — Хорошо… Я не мог в это поверить! Меня охватил шок. Невероятно, он сдался. Я смотрел ему в глаза и он не выдержал. Да, этот день точно не такой как все! Я знал это, знал! Больше ты не заставишь меня этого делать, мразь. Этот момент должен был наступить, и он наступил. Внезапно меня кольнула мысль, что если бы я сделал это раньше, то избежал бы всех тех издевательств и унижений, которые испытывал регулярно. Но лучше поздно, чем никогда. Я победоносно взглянул на него. Он опять вздохнул и закурил: — Хорошо… Значит, ты не хочешь больше этим заниматься…— мой злобный взгляд был ему ответом.— Тогда, я так понимаю, твое место должен занять кто-то другой… Я почувствовал, как что-то во мне оборвалось. Второй раз за день я был ошарашен. Моя огромная победа на поверку оказалась огромным поражением. Какой же я дурак! Безмозглый идиот! Кретин! Поверил, что смог его победить. — Что ж… В таком случае, у тебя есть почетное право назначить наследника,— он упивался моим поражением.— Кого ты выберешь? Хм, хм… Как ты думаешь, спрашиваю, потому что ведь у тебя уже есть в этом деле опыт, кто справится с ним лучше всего, а? Может, твоя наилюбимейшая сестричка Констанц? — Ты не посмеешь…— прошептал я. — Спорим?— он приподнял брови.— Смотри… Констанц!— заорал он. — Что?— раздалось глухо где-то с первого этажа. Он выжидательно посмотрел на меня, шевеля ногой. — Ну? Все в твоих руках, Кристоф. Сейчас от твоего слова зависит ее судьба…— Он потянул пиво. — Что, Стефан?— крикнула опять сестра. Я замер. Господи, я чувствую себя таким кретином. Как мог я хотя бы подумать о том, что он сдастся? Он все равно добьется своего. Всегда добивается. Если не силой, то шантажом. — Каково это, а? Небось, и не думал, что удостоишься такой участи, да?— он заржал.—Крисси – вершитель судеб! Я почувствовал, как меня бьет мелкая дрожь. — Итак. Сейчас я задам тебе вопрос и от твоего ответа зависит, будет ли твоя сестра занята отныне сверх урочных. Стало быть, ты готов выполнить свои обязанности?— он приподнял бровь. Холодный пот выступил на лбу и на спине. Я проглотил колючий комок в горле и еле выдавил: — Да… — Отлично. И хорошо запомни свой сегодняшний ответ, а лучше запиши, чтоб не тратить впредь мое бесценное время. Раздался тихий стук в дверь, от которого я вздрогнул: — Ты что-то хотел, Стефан?— боязно спросила Констанц. — Нет. Я передумал,— сказал он, глядя мне прямо в глаза. Лестница заскрипела от удаляющихся шагов. Он принял прежнюю позу – полулежа на диване. — Сюда,— скомандовал он. Ноги стали словно ватные. Казалось, мне не преодолеть разделяющих нас нескольких метров. Я проглотил мерзкий комок, вставший у меня в горле. Сейчас во мне жило одно желание – провалиться под землю. Это было бы очень своевременно. Я приблизился. — Ну же, Кристоф, на колени… В привычную позу, не мне тебя учить. Не заставляй меня раскаяться в своем решении… Я не опустился. Я рухнул. Ноги сами подкосились. Я с ужасом смотрел на выпуклость у него в штанах прямо перед моим носом. Кишки опять стянуло в болезненный узел. Дрожащими руками я расстегнул ремень, стараясь не думать о том, что сейчас мой брат засунет свой член мне в рот. Нет, Кристоф, не так. Это ты сейчас возьмешь его член в рот. Молния. Он слегка приподнял бедра, позволяя немного сдвинуть джинсы вниз. Я достал его член из боксеров и спешно обхватил губами. Я беру его сразу, стараясь не смотреть. Хочу обмануть себя хотя бы на время – это просто поступательно-возвратное движение губ и языка по чему-то длинному и горячему. Это не мой брат. Это не его член. Это не я. Вспомнилась его пророческие слова в первый раз: “Это начать сложно. Потом легче.” Именно так. После того, как губы смыкаются на члене, я – уже не я. Точнее, не совсем я. Терзания, стыд - их нет. Они душат меня только до и после этого, иначе бывает редко. — Да… Вот так… Вот так…— он тяжело задышал. Мысли теряют обычную колючесть и боль. Это моя защита. Дышать носом, губы плотнее, рукой придерживая за основание. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Взгляд в сторону. Я вижу черные и синие разводы слева на обивке дивана возле поручня – это я в четыре года пытался нарисовать жирафа. Ну и влетело мне тогда. Да и глупости все это, не бывает синих жирафов… Он шире расставил ноги и прогнулся: — Ах… Да… Как ты работаешь ротиком… Еще поискать надо… Видела бы тебя сейчас твоя мамочка… Последняя фраза, словно ржавый нож, прорывается через ватное безразличие. Нечестно. Мне не должно быть больно. Мне будет больно потом. Несправедливо. Я чувствую, как мои глаза наполняются горячей влагой. Ярость и обида душат меня. Я снова вижу узловатые потрескавшиеся пальцы матери: “Порезался, Кристоф? Дай-ка сюда… Не бойся, мама не сделает тебе больно.” Две жаркие влажные полосы разрезают мою кожу. Мама. Перед глазами только размытые цветные пятна. Я не хочу плакать, слезы текут сами, режут и кроют щеки виной и стыдом. Но я не останавливаюсь. Я точен и размерен, как машина. — О… Крисси… Ты неподражаем… Минет со слезами – это очень экстравагантное удовольствие. Еще никто не поливал мой член слезами…— он ржет. Смейся, урод. Ты превратил мою жизнь в ад, но, как не странно, именно ты и даешь мне силу жить. Ты говорил, что в моей гребаной жизни нет цели. Нет, она есть. Я хочу доказать, что сильнее тебя - я не сойду с ума, не перережу себе вены, не стану маньяком. Я буду нормальным человеком. Смех высушил мои слезы. Это расстраивает его, он с рычанием хватает меня за волосы и убыстряет ритм. Член с силой ударяется о горло. Я чувствую струйку слюны, вытекающую из уголка рта. — Работай, работай, братец… От твоих стараний зависит насколько милым и доброжелательным я буду со всеми вечером. Ты понимаешь всю ответственность твоего мероприятия? Он вытягивает член из моего рта и, потянув за волосы, сильно запрокидывает голову назад. — Не слышу…— медленно проводит членом по губам. В таком положении мне трудно говорить: — Да…— хриплю. — Хорошо. Теперь медленней… И разнообразнее… Подключи воображение… Я провожу по головке языком. Медленно, снизу сильнее, оттягивая крайнюю плоть. Потом внезапно беру его весь в себя, несколько быстрых движений, он довольно рычит. Опять медленно, обхватив губами головку, тру шероховатым языком чувствительную кожицу. Опять в себя. И так несколько раз. По только мне известному сценарию. — Вот… так… А… Еще немного. Я знаю. Теперь быстро и сильно. Скорее бы ты кончил, тварь… Он внезапно выгибается и горячая вязкая струя ударяет мне в горло. Я пытаюсь отпрянуть, но он, зная это, крепко держит меня за волосы, в результате чего я давлюсь спермой. Он не отпускает меня, пока последняя капля не упадет в рот. Нет, он не позволит выплюнуть все это, он любит смотреть, как я, давя рвотные позывы, глотаю его семя. — Молодец, братишка… Сделай все аккуратненько… Я облизываю его член. Экзекуция окончена. Он резко встает, от неожиданности я валюсь навзничь. Застегивает молнию и, наклонившись, хлопает меня по щеке: — Все. До вечера ты свободен. Но в дверях внезапно останавливается: — Я тут подумал… А не сослать ли тебя на панель?— я в испуге смотрю на него.— Хотя… В таких шмотках тебя скорее пристрелят из жалости, чем снимут. Да и внешность у тебя еще та… Хлипкий и длинноносый. Бедный уродец. Зато ротик какой…— у меня напрягаются желваки.— Ладно, оставлю для себя. Надо мне не уходить из дому после этого. Надо оставаться. Не продаваться за временную свободу. Но… Я не могу. Видеть его сразу после этого… Невозможно. Да, убегаю. Так и слышу в своей голове: Ты хорошо поработал ротиком, теперь я разрешаю тебе погулять. Меня охватывает дрожь отвращения, но не могу остаться. Мне нужно время, чтобы очиститься. Хотя это невозможно. Он наносит мне страшные позорные раны. Нужно время и пространство, чтобы они покрылись струпьями равнодушия. Бегство – слабость? Да. Но без него я умру. Я забрался на крышу брошенного недостроенного дома и уселся, обняв колени. Это еще одно мое убежище, кроме репетиционной. Вообще-то не совсем мое, это находка Диса, он обожает такие покинутые места. Словно маньяк. Шорох за спиной. Я даже не оборачиваюсь - сюда, помимо меня, ходит только он. — Ты чего так ежишься? Тепло ведь!— удивился он. — Кому тепло, кому холодно,— пробурчал недовольно я. — Мне тепло. Даже жарко!— сказал он, сняв куртку и небрежно накинув мне на плечи. Я удивленно вытаращился на него. Но он уже не обращал на меня внимания, пристраиваясь поудобнее на самом краю крыши и свешивая ноги с высоты пятого этажа. Меня передернуло. Не то, чтобы я боялся высоты, но подобное хождение по лезвию бритвы казалось глупым. Он часто так делал. Словно опора под ногами не давала ему покоя, мешала успокоиться и расслабиться. Только так, сидя на краю пропасти, он был удовлетворен. Я посмотрел вдаль на крыши домов. Берлин. Старый и новый город. Провонявший выхлопными газами и дымом кочегарок. Индустриальный город. Всегда с запахом горечи. Страшный и прекрасный. Город, без которого я себя не мыслю. Было хорошо сидеть вот так, укутавшись в чужую куртку, хранившую в себе терпкий запах, по-детски уткнувшись носом в потертый воротник, знать, что на тебя никто не смотрит, что тебя никто ни о чем не станет расспрашивать. Просто сидеть и молчать, нежась под теплым солнцем, чувствовать, как прохладный, но еще не совсем холодный, ветерок шевелит волосы. Внезапно я подумал, что хотел бы, чтобы Дис был моим… Братом? Нет, конечно, не братом. Это слово уже никогда не будет вызывать во мне положительных эмоций. Другом. Как сейчас. Хм… Значит, мне уже нечего желать. У меня уже и так все есть. _______________________ * Dumm (нем.) – глупый. ** Doom (англ.) – 1. Судьба, рок. 2. Смерть, гибель. 3. Осуждение. 4. Обреченность. *** Trommel (нем.) – барабан. **** Drum (англ.) – барабан.
mbtill: Какой славный рассказ. Какой хороший русский язык, изумительное отсутствие истерик и драм, и замечательная эмоциональная темперированность. Я давно не испытывал такого удовольствия, читая русские тексты, так что убитое время погибло не зря:) Спасибо:) пс За жирафа душу бы отдал, гениальная находка ппс Рискну добавить предпосланному тексту предуведомлению некоторую кокетливость, сказав, что оригинальность, изящество и душещипательность (я бы сказал - трогательность в хорошем смысле слова) в тексте вполне себе присутствуют - в совершенно разумных пропорциях
Achenne: нуэ, текст хороший, но имхо немного «неровно», то - обрывистые мальчишеские мысли, то вдруг его уносит в сложно-сочиненно-подчиненно - высокие материи. причем, не слишком завися от ситуации. очень хорошо - насчет «соглашающихся»... и вообще, достоверно. парень похож на парня, а не на деффку =) вопрос: Дис - это кто? Кто-то *реальный*, или ОМП? кстати, а у Шнайдера правда было трудное детство (не имею в виду инцестуальные разборки, в смысле - 8 детей и тд) или это авторский вымысел?
Ketzer: отлично. хотя, по моему скромному мнению, больше тянет на гей-рассказ, чем на слэш о Шнайдере.
Kariir: У меня тут какие-то проблемы со входом на ресурс... mbtill цитатапс За жирафа душу бы отдал, гениальная находка Ну я люблю такие мимолетные жирафы. Они вносят умеренную реалистичность в надуманную отрешенность рассказа. Многие соглашаются, что в отпереленных ситуациях к ним приходят совершенно несоразмерные сим ситуациям мысли. А те, кто не соглашаются - лукавят. цитатаРискну добавить предпосланному тексту предуведомлению некоторую кокетливость,Это просто трусость. Это следует читать так: Бейте, но только не ногами! Achenne цитатануэ, текст хороший, но имхо немного «неровно», то - обрывистые мальчишеские мысли, то вдруг его уносит в сложно-сочиненно-подчиненно - высокие материи. причем, не слишком завися от ситуации. Вполне заслуженное замечание. Для меня было трудновато сохранять этот «сухой» мальчишеский стиль повествования, кое-где срываюсь на метафоричность. Правильный пинок. цитатаочень хорошо - насчет «соглашающихся»... Я не пониимаю. Дис - это вымышленный персонаж. А почему такой вопрос? (А что такое ОМП?) цитатакстати, а у Шнайдера правда было трудное детство (не имею в виду инцестуальные разборки, в смысле - 8 детей и тд) или это авторский вымысел? На счет трудного детства: не знаю. Надеюсь, нет. А то, что их было 7 в семье часто ишут, если я, конечно, правильно поняла вопрос... Ketzer цитатабольше тянет на гей-рассказ, чем на слэш о Шнайдере. Возможно. Просто я не знала, как еще сильнее этот рассказ «ошнайдерить»...
mbtill: Хм-м...кого-то мне все это сильно напоминает...эти «мимолетные жирафы»...этот Шнайдер...этот русский язык...
Ketzer: mbtill хм... вот и у меня приступ паранойи... неужели все оттуда, с солннечной сети?
mbtill: Нет, я не имел в виду SonneWeb, я имел в виду одну солнечную девушку-филолога с нашего BlackPearlа
draw: mbtill *драу хлопает глазами, не понимая, чего тут все кого-то узнают, какие-то ссылки на кого-то, а Драу как обычно слышал звон* Кетцер, слушь, а как ты их разделяешь - в чём разница-то между этим и гей-рассказом? по-моему, слэш - это и есть гей-рассказ ,а если в гей-рассказе известное имя встречается - то это слэш. Что касается автора, то мне очень понравилось - честно! - читается, скажем так, как по маслу. Правда, дух не перехватывает. Ну, это уж моё личное мнение. Мы, знаете ли, Николаи вторые, любим шоба страстей и пафоса побольше. Ахэннэ, пошли, они нас не любят
Heiko_Hirsche: парень конечно похож на парня.... но, по моему, всё таки слишком он размазня. так и хочется продолжения, где у Шная всё таки лопается терпение и он мстит.
draw: не надо таких продолжений - это банально и не реально. На самом деле пацан ведёт себя вполне адекватно. Месть - дело обиженных женщин. А пацан поступает по-мужски. Он просто будет сильнее, и всё. пусть вон мая лубимая женшина Риченька морду кому расцарапывает
Achenne: ОМП - оригинальный мужской персонаж про «соглашающихся» - хорошее наблюдение. мне понравилось =) draw хех, пафос не всем и не всегда нравится. впрочем, имхо, пафос уместен когда он уместен. одно дело писать про готов (кто-то мне обещал дасихов с оттодиксом сослэшить ;), а другое про мальчишек. тем более, POV.
Ketzer: draw это сложный вопрос. если описанной ситуации заведомо не может быть в реале - как в Noch Einmal, Ногтях или Без Швов - то - слэш. А ежели старший брат тиранит младшего, по воле автора названного Шнаем , что вполне осуществимо - то, извините, гей рассказ. к тому же есть два, как принято говорить, ИМХО (не люблю это слово): - основная тема - нелегкая жизнь подростка, прямо таки передрано у Диккенса секс - исключительно атрибут унижения, подчеркивающий подчиненную роль персонажа, сам по себе не являющийся центральным или сколь-нибудь значимым. - «биографичность» и, таким образом, «слэшевость» рассказа базируется на трех широко известных фактах биографии Шная - составе семьи, факте дарения ему ударной установки старшим братом и наличием младшей любимой сестренки Констанц. привязка, я считаю. хотя, еще раз повторюсь, читал с превеликим удовольствием.
Heiko_Hirsche: draw я и не говорю, что такое продолжение надо писать... но вот остаётся чувство какой-то неопределённой незавершённости :) да и потом банально - не значит не интересно. это смотря как взяться, как описать. а с Ketzer я согласна... по поводу геевского рассказа.
Kariir: Ого... Столько отзывов, не ожидала... На счет спора гей-рассказ или нет... Могу сказать только одно: я узнаю о человеке несколько разрозненных фактов, а мое воображение склеивает их воедино и находит их «причины». Могу точно сказать, что если бы не горячолюбимой и глубокоуважаемый мной герр Шнайдер, рассказ об инцестуальном тиранстве я бы писать просто не стала. Ketzer, «биографичность» и была основной идеей написания сего бреда, а не привязкой. Хотя ты обсолютно прав - секс тут не является основополагающим. draw, да, страстей я избегала. АцитатаМесть - дело обиженных женщин. А пацан поступает по-мужски. Он просто будет сильнее, и всё. Истина. Это было очень больное место - не хотелось, чтоб парень превратился в рыдающую, рвущую на себе волосы девицу. Если мне это удалось хотя бы на 70% - удача. А вообще я удивлена Кому-то даже понравилось... Я думала, меня охают на ура. Ничего, когда-нибудь я еще напишу нечто, стоящее хулы.
draw: Kariir пишет: цитатаНичего, когда-нибудь я еще напишу нечто, стоящее хулы. все там будем...
Achenne: Kariir ну ессно, время от времени всех пинают. никуда не денешься. меня радует, что Вы воспринимаете замечания весьма объективно, а не так как некто... *помните этот рассказ про жалюзи?*
draw: Achenne ооо, не напоминайте!!!
Kariir: Achenne цитатаменя радует, что Вы воспринимаете замечания весьма объективно, а не так как некто... Наверное, потому что я сама раздаю подобные замечания. Я совсем не считаю себя профессиональным писателем, это просто мое хобби, зарядка для хвоста, так сказать. Вернее, для моего математического склада ума. Ну и тренинг в русском языке, конечно, потому что it’s not my native language А что за рассказ про жалюзи?
draw: Kariir а какой же у тебя нэйтив????? неужели эстонский???
полная версия страницы