Форум » Раммфики » Я люблю тебя, папа » Ответить
Я люблю тебя, папа
die Wut: На сей раз - никакого импрессионизма, все расписано и по полочкам разложено, вплоть до психологии... Впрочем, на психологизм не претендую, как и на что-либо еще, просто хотелось развить эту тему . бета: mbtill Никогда бы ему не видать этой хищной красотки, с идеальной фигурой, точеным личиком, бесподобно стервозным характером. Никогда бы она не целовала его сухие, безвкусные губы, не сидела с ним рядом в этом автобусе, полном раскаленного, пахнущего бензином воздуха. Никогда даже не посмотрела бы на него, угловатого, неуклюжего подростка. Никогда, если бы… Если бы не его отец. «Может, ты познакомишь меня со своими родителями?», «Может, пригласишь меня к себе в гости? А твой папа будет?», «Может, сходим в кафе? Позови с собой отца…». Может, давно пора бросить эту дуру?! Ведь она ему совсем не нравится. Вернее, раньше он думал, что да – самая модная девчонка в классе, стремление быть лучшим и все такое… Но как она смеет покушаться на его отца – его, его личного отца, его папу… -Эми-иль! - манерная, растянутая интонация ее переливчатого голоска прошлась прямо по нервам, отзываясь смутным звоном в мозгу. -Эмиль, посмотри, тут снова про твоего папу пишут! Он давал интервью про новый клип, так? Ты знал? Почему ты не сказал мне? -Дай посмотреть, - Эмиль грубо вырвал журнал из ее цепких, длинных пальцев с наманикюренными ногтями. Стерва, честное слово. И ничего он не знал. Отец почти не успевал с ним общаться, а уж рассказывать о своей работе – и подавно. Разве что, жене. Даже ей, черт возьми, доставалось больше внимания, чем родному сыну! -Дай сюда, Эмильхен. Ты на папу еще дома насмотреться успеешь. -Не дам. -С чего это? -Хочу почитать. -Милый, это же мой журнал, не забывайся, - и вот уже скрипучие нотки недовольства пробиваются сквозь бархатный голосок, она тянет журнал к себе, и Эмиль покорно разжимает пальцы. Она будет смотреть, вертеть в руках фотографию Пауля, читать его слова, самодовольно хвастаться подругам, как недавно говорила с ним у него же дома, по-дружески, за чашечкой кофе. Эмиль состроил равнодушное лицо, вновь поворачиваясь к окну, хотя не было никакого желания смотреть на мутные стекла, за которыми едва полз знойный летний пейзаж. -Знаешь, когда ты так скалишься, становишься очень похож на отца! Не веришь? Эй, ты что, обиделся? А? Ревнуешь? Да не денусь я никуда, не беспокойся, моя радость! – нахально похлопала его по колену, чмокнула в щеку. Эмиль отвернулся, достал телефон: написать отцу… напомнить о себе… хоть это он может, а она – нет. Ревность! Смешно! Да, он ревнует, он ненавидит и беснуется от ревности. Ревности – не к нему, а к ней. Ко всем, ей подобным. Ко всему миру, который осмелился быть ему ближе, чем он, его сын. И он машинально, тупо жмет пальцем на кнопочки, выводя короткие слова: «Папа, я люблю тебя. Я люблю тебя, папа. Я люблю тебя…» -Ч-черт, подожди… У меня мобильник… -Сколько раз говорил: выключай его! Но Пауль бодро выскочил из нагретой постели, уселся на краешек и начал копаться в карманах брюк. Наверное, снова сын. Надо ответить. -Да, а вдруг там что-то важное? Сегодня Эмиль приезжает, а я не помню, когда. Может, это он и пишет… Не хватало еще, чтобы он сейчас пришел… Кстати, да, он и есть! -И что? Неужели сейчас? Чтоб его… -Да нет, не об этом. Спрашивает, где я, дома ли Эльза с детьми. -Ах-ха-ха! Скажи ему, что дома Шнайдер и третьему тут не место. -Замолчи! – Пауль игриво пихнул пристающего Шная, поспешно набирая текст ответной смски. Жена должна была прийти через пару часов, она повела младших детей гулять в город… Еще два часа – горячей близости, наслаждения, страсти. И никакой жены, никаких детей, никакого… Эмиля? -Ну, отписался своему Эмилю? Иди давай сюда. -Знаешь… А он меня сильно беспокоит, - сказал Пауль, вдруг посерьезнев. -Что? -Эмиль. Беспокоит меня. То есть – все время мне пишет, или звонит… И всегда злобный такой. Наверное, я мало внимания ему уделяю, а? -Давай-ка ты сейчас уделишь немного внимания мне, о’кей? А то я тоже стану злобным. -А знаешь что? – с неожиданным воодушевлением заговорил Пауль, - Недавно он чуть было из дома не ушел, скандал устроил. Когда я запретил ему курить. -Ты-ы? Запретил курить? -Ну да. Намертво. А нечего, маленький еще. -Какое тебе дело? -Ничего себе – какое! Он же мой сын, и я его люблю, представляешь. Но ему почему-то все не так, что я ни делаю. -Не смеши… Хватит болтовни и марш под одеяло, а то случится непоправимое – я предупреждаю! Сильная рука с жадностью обхватила Пауля за талию и притянула к себе. Хорошо… и он бы рад был отдаться ему полностью, но в этот раз что-то было по-другому – никак не забыться… Ему хотелось говорить об Эмиле, хотелось говорить о самом важном с самым близким человеком – и не выходило. Видимо, Шнайдер им не был. Эмиль открыл дверь своими ключами. Из спальни доносились странные звуки. Он вошел - и не удивился, увидев их вместе. Он знал, что отец не мог быть с мачехой, к которой давно охладел. Это могла быть другая женщина… молодая любовница… проститутка… кто угодно. Это не мог быть Шнайдер. Но Эмиль не удивился. Просто не поверил. Просто развернулся и побежал в ванную. Он заперся там, невзирая на стук, оправдания, просьбы выйти и обещания все объяснить, заглушив все звуки включенной до упора водой… Вода в кране была кристально чистой, достойной его слез. Эмиль трясся и рыдал, выплакивая свое детство и свою смертельную обиду. Но легче не становилось. Его жестоко обманули в самом главном – чистой вере и чистой любви к отцу… Даже ревность – эта безумная ревность, смешная ревность, мучившая его столько лет – все оказалось напрасным. Потому что все было по-другому. А он и не знал. А он и не догадывался. И никогда бы не догадался. И с этим не поспоришь – отцу нужен мужчина, и у него есть мужчина. У него уже есть тот, кто ему нужен - другой, не сын. Не Эмиль. Когда все звуки стихли, а слезы кончились, он тихо вышел из ванной. Пауль был в спальне, просто лежал и тупо смотрел в одну точку. При виде Эмиля он тотчас вскочил, сделал к нему пару шагов – и остановился, замялся, потому что говорить было нечего. Они молча сверлили друг друга глазами. -Прости меня… - он хотел только обнять сына. Но тот не дался, вывернулся, отпрянул: -Ты любишь его?? -Да… То есть, нет… Ну, мы же друзья. Забудь об этом, ладно, Эмиль? Это все неважно, я боюсь, что ты все понял не так… -Боишься? -Я же люблю тебя. -Правда? – глаза Эмиля загорелись радостью. -Очень. Прости меня, сынок, ну прости. Обними меня. Эмиль затрясся всем телом, прижимаясь к отцу. Тот был почти не одет, и Эмиль не знал, почему ему так нужно это тепло, эти объятия – он сам боялся своих желаний… Но мысль о том, что какой-то чужой мужчина только что был на его месте, в этих руках, в этой спальне, вот здесь - и все равно был Паулю гораздо ближе… Эта мысль сводила с ума, сметала границы сознания. Поэтому он поцеловал отца. Просто так, бездумно, в щеку… и в губы. Потом отстранился, посмотрел в его расширившиеся от страха глаза – боится? Не хочет? -Нет? -П-послушай, Эмиль… То, что ты видел… Я просто не… -Пусти меня. -Подожди. Эмиль попытался вырваться, ударить, закричать – безуспешно… Пауль держал его так крепко, что все силы мира не могли бы их разъединить. Держал – и смотрел на его лицо такими же огромными странными глазами, в которых, казалось, билась напряженная мысль. Вдруг он сорвался, выгнулся навстречу Эмилю стальной проволокой, заполучил его рот целиком. Торжество их было обоюдным, наполнило воздух, завертелось вокруг хороводами прежде невиданных красок. Эмиль поразился неожиданной силе отца: никогда прежде, во время их шутливых потасовок, тот не валил его на кровать с такой силой. Но и таких глаз у него прежде не было: не любовь, не счастье, одна животная страсть стояла в них. Кто ты? Всего лишь зверь. Отец и сын не могут быть вместе, не могут быть настолько близки. Пауль ни секунды не сомневался в этом и не позволил бы себе усомниться – никогда. Его крепкий разум был полон этим убеждением, его разум, его твердая и надежная платформа, всегда позволявшая без труда выстоять перед любыми передрягами жизни. Впервые разум отказался служить ему, раздавленный низкой животной похотью. Оставшись без опоры, он стремительно падал вниз, на самое дно, возвращался на низшую ступень, отказывался быть человеком… Но он уже не боялся, потому что там его ждал сын, а ему все равно куда лететь – только бы к нему. Если бы Пауль еще мог думать, он бы сейчас попытался оправдаться тем, что делает это только ради сына. Но страсть отринула совесть, и это было к лучшему, потому что совесть лгала… Он и сам хотел этого, он хотел этого – и рухнул с высот своего целомудрия прямо на худую грудь своего сына - и взвыл от восторга, и теперь исступленно рвал на ней ткань, стремясь скорее освободиться от ненужных преград. Эмиль испугался, задергался, глядя на отца огромными от ужаса глазами. Но еще больше он боялся, что тот остановится, потому что пропасть, в которую они летели сейчас, была бесконечной, и оторвавшись друг от друга, оба пришли бы в праведный ужас… ужас, который они испытывали сейчас, был иным, он рождал жизнь и позволял не замечать ничего вокруг. Его нельзя было терять, потому что иначе стала бы видна бездонная пропасть. Эмиль уже видел ее – в глазах отца. Ему не шло такое серьезно-сосредоточенное выражение, как в этот момент, когда он готовился проникнуть внутрь, притянув к себе худые мальчишеские бедра. Их взгляды уперлись друг в друга, натягивая нить невидимого сопротивления. Оба боялись, но не могли не смотреть. Потом Эмиль почувствовал, как пальцы в его проходе напряглись, растягивая отверстие, и сразу сменились чем-то горячим и необъятно большим… и – резкий рывок внутрь, без вопроса, без предупреждения. Он выгнулся, до предела сжав челюсти, не смея кричать… только теперь стало понятно, что все предыдущее было не страшно. Теперь остался один страх – перед каждой следующей секундой, полной разрывающей боли. Пауль был безжалостно груб, жестокий каратель собственной слабости. Ты заслужил эту боль. Ты сам выбрал этот путь и меня увлек за собой. Ты знал, что это преступление, у тебя нет оправданий, и ты должен понести наказание. Ты умираешь от боли, считаешь наказание слишком тяжелым? Но твое преступление – само по себе слишком тяжелое, чтобы ты мог спорить. Твое наказание содержится в твоем преступлении – ты искупишь его так и никак иначе. Но это и мое преступление. Я тоже должен быть наказан, я хочу этого. Не думай, что я не чувствую боли. Каждая капля твоей боли отдается во мне целым ураганом. Кажется, это так много, но я заслужил больше – гораздо больше, чем ты! Поэтому я хочу боли и страдания, дай же мне их, дай исчерпать тебя до дна!.. Пауль не хотел быть жестоким, но тело его не слушалось. Выйдя из-под власти разума, оно уже не желало возвращаться обратно и двигалось в соответствии со своими животными законами… Эмиль впивался ногтями в упругую отцовскую спину, исступленно мотал головой туда-сюда, отчаявшись дождаться конца экзекуции… Пауль оторвал одну руку от бедра сына, потянулся к его щеке, нетвердо погладил. Он ждал, что тот отстранится, отдернется, но Эмиль трогательно, как щенок, уткнулся носом в потную ладонь, пряча под ней исковерканное страданием лицо. Совсем некстати вспомнилось, как похожи становятся их лица в одновременном недовольном оскале. Будут ли они так же похожи в одновременном оргазме? Пауль последний раз рванулся вперед, крепко прижимая к себе сына, взглянул на него – и увидел свое отражение… знакомую страдальчески-счастливую гримасу, столько раз виденную им в зеркале. Когда все было кончено, они больше не могли смотреть друг на друга. Эмиль свернулся на краю постели, Пауль сел, прислонившись спиной к изголовью. Нужно было занять чем-нибудь мысли и руки. Взгляд Пауля, готовый остановиться на чем угодно, кроме сына, быстро нащупал на противоположной тумбочке пачку «Парламента». -Эмиль… Дай, пожалуйста, сигареты. Эмиль взял початую пачку, вытащил из нее две сигареты и одну протянул отцу. Прикурил ему – и себе, спокойно и уверенно наблюдая за его реакцией. Пауль промолчал, отвернулся. Эмиль встал и подошел к окну. Увиденное его сильно встревожило. -Папа… Там тетя Эльза идет. Они уже у подъезда. -Неважно. Теперь все равно придется с ней развестись, - Пауль говорил серьезно, но его теплые глаза улыбались. Эмиль внезапно почувствовал приступ острого, прежде невиданного счастья. -Знаешь, папа… Я ведь тоже тебя люблю.
Ответов - 25, стр:
1 2 All
Сёмочка: Achenne я тож свою сгоняю.... тяжелая она, зараза! почти 6 кило на спине миниатюрной девушки это вам ни хухры мухры!
die Wut: draw пишет: цитатаМне гораздо интереснее читать про взрослых мужиков, чем про деток А мне гораздо легче писать про деток, чем про взрослых мужиков .
Хелен Шнайдер: Ди, я видела твой рассказ на ее. Ты молодец. Довольно пошловатенько, но со вкусом. Давно я таких слэшей не читала. Хотя, мне щас на инет с**ть так же, как жирафу на небо.
draw: Хелен Шнайдер странно, а чего ты тогда тут делаешь? решила научиться хотя бы отзывы писать чуть поумнее чем обычно?
die Wut: Хелен Шнайдер Спасибо. Везет мне в последнее время, только захочу узнать чье-то мнение о себе, как они сами приходят.
полная версия страницы