Форум » Тут что-то бессистемное » Школа (Эмиль/Пауль) » Ответить
Школа (Эмиль/Пауль)
Ketzer: Учеба в элитной английской школе обернулась для Эмиля адом. Дети, создания не сколько жестокие, сколько равнодушные и алчущие развлечений, лишены сострадания. Они звериным инстинктом своим тонко чувствуют слабость человеческую и умеют ею воспользоваться. Эмиля презирали за добротное типично немецкое сложение - он пошел в отца - был невысоким и приземистым, за его акцент, за робость и вежливость, за то, что он хорошо учился, за то, что он был здесь чужим. Его постоянно били, не сильно, но подло. Старшие били его ремнем с тяжелой пряжкой прямо сквозь ученическую куртку - чтобы не оставалось следов - за то, что он не так на них посмотрел, что не туда сел, не там и не так стоит. Ровесники били его за то, что он, глядя запуганно и пасмурно, сторонился их, за то, что никогда не плакал и не злобился на побои, за то, что не травил младших и не доносил равнодушному и соблюдающему исключительно внешнюю благопристойность учительскому составу. Ночью они затащили его в воняющий хлоркой туалет и, спустив штаны, удивлялись, какой у него маленький и безволосый член. Давайте его побреем, чтобы волосы росли быстрее… Кто-то побежал за украденной у преподавателей бритвой. Эмиля затошнило от страха. Запахло пеной для бритья, блеснуло влажное лезвие. Эмиль пронзительно закричал и потерял сознание, неуклюже шлепнувшись прямо в натекшую с пластиковых труб лужу. Малолетние звереныши бросились врассыпную. Зимой, когда учителя переехали в отдельные флигели, жить стало невыносимо и нечеловечески страшно. Староста, бледный высокий, необыкновенно сильный юноша, взял привычку душить Эмиля похотливо и настойчиво. Дважды застигал он мальчика в тихом месте, стискивал плетяными руками его горло и немигающее, как рыба, смотрел в тускнеющие ореховые глаза. Отнимали парнишку в полуживом состоянии, не смея сказать резкого слова - отец старосты был мэром города. Уверившись в своей безнаказанности, в светлый от снега ноябрьский вечер староста изнасиловал сонного Эмиля прямо в его собственной постели. Подгреб его под себя, одетого, и мял своими тощими руками, до хруста в костях. Эмиль потом вовсе не мог потом сидеть, и долго плакал, лежа на боку, поджав ноги и сгрызая ногти на руках, пытаясь как-то приглушить боль, вывернутый задний проход рвало тупым крюком, трусы и простыня постоянно были мокрыми от натекающей крови, тело мелко, противно дрожало. Эмиль ненавидел школу, ненавидел эти стены и столы, ненавидел английский язык, ненавидел Британию и собственную задницу, которая из второстепенного органа превратилась в постоянно напоминающий о себе ужас, в дверь, через которую Эмиль постоянно общался с позором и ненавистью. Ненавидел свой член, потому что он так походил на жестокое орудие, непреклонно и жестоко, с нечеловеческой размеренностью, протыкавшее его колышущимися, тошнотворными ночами. И не мог, не мог он привыкнуть, пугался до тошноты, до рвоты каждый раз заново, тыкался лицом в подушку, слепо и испуганно вдавливаясь в кровать, напарываясь на костлявый кулак и издевательские смешки с соседних кроватей. И опять член входил в него, как булыжник, казалось, нет этому конца, и сейчас он проткнет Эмиля насквозь, дойдет до легких, и нечем станет дышать. Но это было еще не самое ужасное, проникновение члена, самое ужасное наступало когда, в предчувствии этого, вечерами, Эмиля трясло, именно от этого предчувствия он плакал, стоя на четвереньках, под мерзким прищуром англосаксонских глаз, жалобно просил пощады, и каждый раз это было напрасно. И самое ужасное, нестерпимое, наступало, когда член начинал драть, ходить, как тяжелый жернов, заиндевевшим обломком бить его в раскрытую задницу, тогда в парнишке не оставалось ни единого чувства, ни единой мысли больше, кроме мучения, он даже переставал плакать и только мог тонко, по-девчачьи, взвизгивать, не помня себя от ужаса. И превращался он тогда в одно ожидание - когда это кончится, когда это кончится, когда это кончится, когда это кончится, когда это кончится, когда это кончится, когда это кончится…
Ответов - 41, стр:
1 2 3 All
Ketzer: А по утрам мучение, привычное и ранее неведомое скручивало Эмиля изнутри, силы покидали его, оставляя одиноко тлеть, и тогда мальчик пробирался в заброшенную капеллу, превращенную в голубятню, и валялся там на полу, как неживой, и голуби перепархивали над ним, не осмеливаясь гадить на отравленное таким извращением тело. Прямо перед рождественскими каникулами, на огороженную территорию школы забежал щенок. Может, из учителей принес кто из отпуска. Поймали его, весело тявкающего, на кусок колбасы, заволокли в белоснежный, невинный уголок двора, староста, с жестокой нежностью почесал его за лопушистыми ушами. Выдернул из полуразваленной стены арматурину. Первый удар выбил доверчиво глядящий на него собачий глаз, невероятный, совершенно отчаянный вой пронесся над двором, вой существа, безжалостно принесенного в жертву прихоти и постижению мира. Эмиль внутренне выл с этим обреченным щенком, стремясь убежать, закрыть глаза и не видеть того, что сейчас произойдет. Не увидел, но хруст собачьей черепушки ощутил кожей, и перед глазами его плеснулось что-то черное. На Рождество, на первые в его жизни каникулы, Эмиль поехал к отцу. На вокзале Пауль нервно и муторно ожидал прибытия поезда. Он не видел сына уже несколько лет, и, хотя исправно платил алименты, что-то неприятное грызло его изнутри, тянущее чувство неоплаченного долга, напоминая о разводе и собственной былой жизни неприкаянного, и поэтому припанкованного, подростка. Увидел - поразился. Эмиль шел как сомнамбула, не видя его, не улыбаясь, не отреагировал на его немного неловкое типично мужское объятие. Как же он напоминает меня самого – только излишне серьезный, осунулся, видать, английская дисциплина не пошла ему на пользу. Надо будет забрать из этой школы, возможно, там слишком строгие порядки, пусть со мной живет, если сможем сейчас найти общий язык. Эмиль ничего почти не рассказывал о школе, Пауль, поняв, что это не самая подходящая тема, не стал настаивать. Весело болтал сам - о музыке, о турах, обещал сводить в студию, рассказывал о странах, в которых побывал, о людях, о многих других людях, которые не боялись ночей и в задницу которых никто не вторгался мерзко и болезненно. Эмиль смотрел на него и понимал, что хочет быть таким, как отец, не бояться ничего, смотреть на остальных спокойно и темноглазо-насмешливо. Через несколько дней Эмиль оттаял, повеселел, стал смеяться на несмешные шутки Пауля и задорно подначивать Нелли и Марию, достаточно взрослых, чтобы позволить себе похихикать в обществе чуть застенчивого симпатичного паренька. Вылитый Пауль - заметил как-то Тиль. Эмиль полюбил смотреть, как Пауль наигрывает, иногда насвистывая, иногда чертыхаясь и бросаясь к телефону, чтобы обсудить с кем-то неведомым очередной риф. Однажды, глядя на отца, поставил он стакан с колой на пол и лег животом на диван, вытянув ноги, согнув руки в локтях. Именно так лег он и стал смотреть на Пауля, сидевшего на стуле с гитарой, глядел на четкий профиль, полные подвижные губы, вспомнил, как староста кусал его за уши, заставляя прижиматься губами к своему телу. И захотелось вдруг Эмилю испытать боль от отца, боль радостную, благодарную, и насладиться этой болью, ноги его чуть расползлись в стороны, чтобы облегчить ему проникновение вглубь молодого тела, тело расслабилось, боль, толстая, рваная боль - вот что нужно было сейчас Эмилю, он стиснул зубы, проглотив слюну. Жажда испытать на себе насилие захлестнула мальчишку, и так же стремительно прошла, оставив его тело стыть в тени следующих спокойных и чуть занудных дней. Не выдержав, он пришел в комнату к Паулю в час глухого вневременья, когда сама ночь, кажется, проваливается в сон, и не бывает на свете ничего мыслящего, и остались только полумертвые тела и полуживые предметы. Пауль тихо спал, раскинувшись, на столике стоял стакан с остатками коньяка. Эмиль храбро опрокинул их в себя, чуть поежившись от сладкого ожога. Мальчик откинул одеяло, погладил руками грудь отца, на которой редко росли щекочущие волосы, провел пальцами по соскам и стал неловко и томно целовать в шею, в плечо, отодвигая губами край пижамы, вдыхая приглушенный запах мужского тела. Он вдруг захотел, чтобы отец проснулся сейчас, посмотрел на него сонно и влажно, чтобы заблестел глазами, смешливо сказал что-нибудь, чтобы не было так страшно и тихо, чтобы можно было фыркнуть или засмеяться.
Ketzer: И чтобы притиснул его к себе горячо и тесно, чтобы добрая и живая тяжесть придавила его к кровати, распластав ноги, и твердым мускулом аккуратно распнула задницу, и чтобы через нее нестерпимо вдавилась, влезла в тело тупая, крепкая как дерево, желанная боль. Стащил одеяло пониже, оттянул резинку трусов, чуть куснув губами член, чтобы обрел он желанную твердость, и смог доставить Эмилю эту томительную боль, чтобы смыл и прекратил ночные кошмары, чтобы можно было прогнуться и вцепиться зубами в подушку и сжать осторожную неширокую ладонь. Папа… папа… ну давай же… член чуть распух, но не твердел, толстый, жаркий, гладкокожий, таящий в себе избавление и радость. Зато руки Пауля обняли его за плечи, проснулся он, увидел сына, целующего его живот и недоумение, страх и, наконец, невероятное понимание снизошло на него, еще не до конца осознавшего увиденное. Выпрыгнул из кровати, подтянув пижамные штаны, уставился на Эмиля, глаза которого были черны, как небо. И готовым начаться дождем - слезы. Учуял неведомым отцовским, плоть от плоти, инстинктом, смятение и похоть, грязную до боли, до крови. И сник Эмиль от разделенной родным сердцем, родной душой боли, боли понимания и прощения, долго рыдал, долго и устало, тяжело дыша от злобы и режущей боли - выворачивающей не плоть - душу, каждый ошметок детской душонки продиравшей - стискивал безгрешно тело отцовское, на уровне вечности доступное, и людьми на столько лет отнятое. Утром, Пауль, с покрасневшими, но спокойными глазами, чуть кривящимися, плотно сжатыми губами заказал два билета на рейс - Берлин-Лондон. Тиль терялся в догадках, зачем Паулю нужны были двадцать литров нитроглицерина, и заметка о взрыве одной из старейших английских школ отнюдь не навела его на верную разгадку. Хотя невероятно удивило его, что от взрыва, который смел подчистую все помещения, кроме старой голубятни, пострадали только четыре преподавателя и один ученик - староста первой группы обучения.
Sandra: ну йа просто рад =) читать оставим на вечер =)
draw: бедный Эмиль. А вообще, как-то читается вязко,практически по диагонали. Кажется, что одно и то же пересказывается десять раз. пи эс. - правильно, так их!
Achenne: все, осталось только сослэшить кошку одного раммштайновца с псиной другого (у кого-нить из них етсь кошки или собаки?) а вообще, фик до жути напомнил малфойцест, где Драко тоже вот так же мучают, а потом папочка-Люциус его утешает. Новое что-то придумать сложно, да... хотя написано как обычно, на высоте. upd: а ведь мне тоже хотелось школу взорвать, хотя никакого подобного опыта не было... хых...
Ketzer: Achenne пардон, я не в курсе вашей мафии :) спасибо, но его раскритиковали компетентные люди вдоль и поперек =) надеюсь, не по аналогичным причинам.
Achenne: Ketzer ну, я просто вспомнила на что похоже. можете в ГП плеваться, но это самый большой слэшфэндом, и там было уже ВСЕ.
Ketzer: Achenne не в курсе я тех ГП передряг, ибо не страдаю ими. а плеваться можно и в раммфандоме. сюжет, по сути - один. слэш сам по себе является сюжетом.
LovePaulina: Про Пауля я готова читать что угодно (лубоф, млин ;)). А про Пауля «от Ketzer/ a» - это вообще не обсуждается- глотаю взахлеб. Конкретно «Школа»- эт ,конечно, жуть еще та!! И чё –то я прям так сильно на всё там происходящее реагировала- нервы что ль от выхода на работу ни к черту? Хотя,наверное, это просто из-за того, что вся испереживалась за Эмиля- он для меня здесь alter ego Пауля. А что со мной творится, когда Паулю делают больно – можно прочитать в отзывах к «Левиафану». Вобщем, итог: спасиба товарищу Кетцеру за проезд по растерзанным нервам поклонницы Полика! P.S. 2Ketzer Сначала, еще не прочитав, думала, что ты все-таки сослэшил эту парочку. Ан нет, на собственные принципы не покусился….
Ketzer: LovePaulina спасибо, честно говоря, отзывы на этот слэш такие, что я шизею. от эмоционально-испуганных - до утверждений, что это занудство. проверено на коллегах по работе :)
LovePaulina: Ketzer пишет: цитатадо утверждений, что это занудство. проверено на коллегах по работе :) Ни фига себе занудство!!!.. Цитирую:"И опять член входил в него, как булыжник, казалось, нет этому конца, и сейчас он проткнет Эмиля насквозь, дойдет до легких, и нечем станет дышать. " И еще "И самое ужасное, нестерпимое, наступало, когда член начинал драть, ходить, как тяжелый жернов, заиндевевшим обломком бить его в раскрытую задницу, тогда в парнишке не оставалось ни единого чувства, ни единой мысли больше, кроме мучения, он даже переставал плакать и только мог тонко, по-девчачьи, взвизгивать, не помня себя от ужаса. " Другое дело, что никакого эротического заряда этот текст не несет. То есть читая это не наслаждаешься, не возбуждаешься ( чего греха таить и такое быват ;)) а именно СОпереживаешь. Но это ИМХО чистой воды, конечно...
tin: Приятно, что все-таки нет.. Что понимание прошло глубже, что не произошло.. Очень понравилось это трогательное - папа, папа.. Как ребенок, который не умеет еще говорить, показывает, что у него болит, леча мишку, так Эмиль просто передал все Паулю..как было. А что было бы потом? Так и взрывать каждую школу?
Ketzer: LovePaulina ты знаешь, у нас уже есть специалисты по эротике, я не из их читала. можно похихикать или проблеваться, или в некотороых случаях - почесать задницу- типа убедиться, что все цело :) да и в инцесте как-то вопрос эротики особо не стоит. эх, бля, тянет меня мудрствовать лукаво. tin да, Эмиль что-то пассивен донельзя. думаю, в школу закрытого типа его больше не отправят.
martinn: ...имхо, если он действительно такой рохля, ему и в обычной школе доставаться будет по самое прсти господи... *лицемерно* бедный мальчик!...
draw: Ketzer позор для совего агрессивного папки)))
LovePaulina: draw Ага, агрессия из Полика так и преть...))) Прям секс-агрессор какой-то....Хи-хи
Сёмочка: прочитала.... и голова закружилась. я тоже одно время мечтала взорвать нашу школувместе с районной администрацией, но по другой причине...
LovePaulina: Ketzer пишет: цитатада и в инцесте как-то вопрос эротики особо не стоит. Лукавишь, эх, лукавишь....)))Этот пресловутый вопрос ТАКИМ столбом стоял в сцене между Тиллем и Нелли во "Всё очень просто , часть не помню какая" ! Сценка- пальчики оближешь, хотя вроде инцест , то бишь изначальное табу, грязища и т.д. !!! Так что не надо ля-ля, что я мол не мастер по части эротики.... Всё мы умеем, скромничаем только. =))
Ketzer: LovePaulina это не слэш, это гет был. потуги на слэш эротику были только в МС Ketzer/Пауль. Сёмочка так это ж хорошо, что по другой
draw: не ,всё-таки, инцест - это не по мне. Не знаю, как вам, а вот мне стоит представить, как я свою мамашу - сразу зеленею...
полная версия страницы